— Милая Каролина, — сказала она, входя на кухню, — вам нет надобности прислуживать... Налейте в кофейник горячий кофе, а я сама займусь, разливанием. По правде говоря, вы ужасно выглядите в этом полинявшем ситцевом платье. Как вы можете показываться на глаза мужчинам в этой, короткой, ужасной юбке? Это просто неприлично. Неужели вы не понимаете?
Это было лучшее, воскресное платье Фелисити, полинявшее, но зато безукоризненно выстиранное и выглаженное. Этот упрек заставил девушку горько усмехнуться, но она промолчала.
Когда советница вернулась к столу, госпожа Гельвиг с резким смехом повторяла свой вопрос:
— Удивительно красива? Что должна я подумать о вас, милый Франк? Всмотритесь в это бледное лицо с ужасными волосами. Эти вызывающие манеры и легкомысленные движения, эти глаза, бесстыдно и назойливо смотрящие прямо в лицо приличным людям, — это наследство порочной, необузданной матери. Девять лет я тщетно старалась спасти эту душу для Господа...
— Теперь ведь еще недолго осталось терпеть, тетя! — успокаивающе сказала советница, наливая кофе. — Еще несколько недель — и она покинет твой дом навсегда... Я тоже думаю, что доброе семя упало на каменистую почву: в этой неблагодарной душе, стремящейся сбросить узы морали, наверное, нет ни одного благородного помысла. Впрочем, нам, имеющим счастье происходить от почтенных родителей, не следует судить ее слишком строго — легкомыслие у нее в крови... Быть может, во время одного из ваших путешествий, господин Франк, — шутливо обратилась она к адвокату, — вы будете где-нибудь любоваться ею на канате или в цирке.
— Это на нее не похоже, — внезапно спокойно и решительно сказал профессор.
Госпожа Гельвиг гневно повернулась к сыну, а глаза молодой вдовы утратили на мгновение свою неизменную кротость. Затем она, добродушно улыбаясь, встряхнула кудрявой головкой и хотела что-то сказать, но ей помешал громкий плач Анхен. Девочка быстро бежала к матери, с судорожно зажатой коробкой спичек в правой руке. Платьице ребенка пылало... Советница в ужасе вскрикнула. Ее взгляд скользнул но собственному легкому платью, и как безумная, со смертельно бледным лицом она вытянула вперед руки, как бы желая оттолкнуть ребенка, и одним прыжком исчезла за стеной из тисов.
Дамы с криком разбежались во все стороны, как испуганная стая голубей. Одна госпожа Гельвиг мужественно поднялась с места, и мужчины стремительно бросились вперед. Но они опоздали. Фелисита завернула в свою юбку ребенка, стараясь потушить пламя, но оно было слишком велико, и тонкая ситцевая юбка молодой девушки загорелась. Не теряя присутствия духа, она схватила девочку на руки, пробежала по лугу на плотину и прыгнула в ручей.
Раньше, чем мужчины поняли намерение убегавшей девушки, огонь уже был потушен. Они очутились на плотине в ту минуту, когда Фелисита, придерживая правой рукой мокрого ребенка, схватилась левой за ветви орешника, чтобы выбраться на берег. Одновременно с мужчинами появилась и советница.
— Мое дитя, спасите мою Анхен! — закричала она с отчаянием.
— Не замочи себе ботинки, Адель, а то получишь насморк, — сказал профессор с едкой иронией, быстро спускаясь и протягивая Фелисите руку. Но он медленно опустил ее: совершенно спокойное до сих пор лицо молодой девушки вдруг изменилось, между бровями появилась глубокая складка, и глаза запылали уже знакомым Иоганну холодным враждебным огнем. Фелисита отдала ему маленькую Анну и выбралась на плотину, опираясь на руку адвоката.
Профессор отнес ребенка в дом и осмотрел ожоги: у девочки пострадала только левая рука. В то время как советница была в кухне, девочка незаметно взяла с плиты спички и подожгла свое платье.
Разбежавшиеся дамы снова собрались, осыпая ласками «бедного ангела».
— Милая Каролина, — сказала советница с кротким упреком, — неужели вы не могли присмотреть за ребенком?
— За несколько минут до этого вы запретили мне выходить из дома, — мрачно возразила Фелисита, бросая на молодую женщину проницательный взгляд.
— Почему это, Адель? — удивленно спросила госпожа Гельвиг.
— Боже мой, тетя, — ответила, не смущаясь, вдова, — ты поймешь это, если посмотришь на ее волосы. Я хотела избавить всех нас от того дурного впечатления, которое производит неряшливость.
Фелисита растерянно схватилась за голову. Гребень, никогда не сидевший крепко в этих густых упрямых волосах, выскользнул и лежал теперь, вероятно, в ручье. Распущенные локоны свободно обрамляли щеки и плечи девушки, еще покрытые водяными каплями.
— Так-то вы благодарите за спасение вашего ребенка? — резко спросил адвокат, не спускавший глаз с Фелиситы.
— Как вы можете быть так несправедливы ко мне, господин Франк! — обиженно воскликнула советница. — Мужчина никогда не поймет материнское сердце. В первую минуту всегда невольно сердишься на того, кто мог бы предотвратить опасность, хотя и признаешь с благодарностью, что эта небрежность искуплена. Дорогая Каролина, — обратилась она к молодой девушке, — я никогда не забуду сегодняшнего дня... Если бы я могла сейчас высказать вам свою благодарность! — Она быстро сняла с руки браслет и протянула его Фелисите. — Возьмите его, он мне очень дорог, но за мою Анхен я с радостью пожертвую самым любимым!
Глубоко оскорбленная, Фелисита оттолкнула руку советницы, которая хотела уже надеть ей на руку браслет.
— Благодарю вас, — сказала она, гордо откинув голову, — я никогда не приму вознаграждения за любовь к ближнему, а тем более — за жертву... Вы сами сказали, что я только искупила свой проступок, и потому вы мне ничем не обязаны.